может быть, всё это и на редкость дурная затея, поскольку лизель всё ещё была гораздо старше андрея медведева и не была при этом благородной в должной степени, но, тем не менее, за последние полгода в ней как-то очень сильно поубавилось решимости ни в коем случае не подпускать его к себе. елизавета не была от этого в восторге: она старалась лишний раз о нём не вспоминать, но тем не менее, потоки мыслей часто вели её к андрею и к мысли, что ей очень не хватает его общества — и ничего с этим поделать у неё не выходило. в какой момент она смирилась с этим? возможно, когда читала его первое письмо, в котором андрей не выражал намерения забыть об их знакомстве — можно подумать, это что-нибудь меняло.

всё? наверное, это правда сродни какому-то безумию: лизель же не могла не понимать, какое это безрассудство — влюбляться в юношу, которому она лет без пяти-шести годилась в матери — почти, а отношения между ними начали складываться совершенно невообразимые — да, прежде у елизаветы на такое не хватило бы фантазии. и хотя временами она думала, будто бы страшно недовольна тем, как много о нём думает, отражение в зеркале утверждало обратное: лизель не узнавала эту женщину не потому, будто бы та плохо выглядела: вообще-то, всё наоборот, она как будто расцветала — возможно, глупо в её возрасте, но раньше с ней просто не случалось ничего подобного. но если всё-таки они с андреем и в самом деле были предназначены друг другу — разве судьба над ней не насмехалась?

и вот вроде бы, кто же считает насмешкой подарки судьбы — в здравом уме, вроде, никто, но ведь елизавета вообще была не особенно приучена получать подарки: отец пирожные лишний раз купить не позволял — даже на праздниках смотрел на них как на какое-то ненужное излишество. супруг её был, несомненно, более щедрым — менее, в целом, было особенно и некуда, — но лизель всё равно привыкла слишком многого не ждать.

особенно, любовь всей жизни — елизавета уже видела её в своей семье: если она всегда такая душащая, изнуряющая, гораздо лучше без неё, и так ведь есть, о чём переживать. есть верочка — елизавета не могла воспринимать её как дочь, но как сестру ведь, по большому счёту, тоже. и хотя она уже и стала совсем взрослой, всё равно всегда будет занимать в сердце лизель особое место, и больше, вроде, ничего не нужно: так спокойнее.

но с появлением андрея елизавета мережковская всё же лишилась всякого покоя, нравилось это ей или нет — и она так и не придумала, как с этим быть. да что там, она с причёской иной раз сладить не могла!
— марьафанасьевна, как лучше, заплести одну косу или две? — прищурившись, лизель смотрела в зеркало.
— у своего бесстыдника спросите, — отражение экономки игриво дёрнуло бровями.
— что? да как вы… — елизавета убрала руки от волос и резко повернулась к ней.
— как я, действительно: скажет ведь, что распущенные, но не идти же вам простоволосой, в самом деле, — марьафанасьевна пожала плечами, будто не говорила ничего особенного, и не было у неё на уме никаких скабрезностей и пошлостей.
— знаете, что! — елизавета ощутила, как кровь приливает к щекам, — не надо торопить события, марьафанасьевна, вот так, — повернувшись к зеркалу, она вытащила из шкатулки горсть шпилек. в сознании снова ярко вспыхнула сцена, произошедшая в карете, и лизель покраснела, кажется, ещё сильнее.
— а что, предвидятся какие-то события? ну наконец-то, а то я, знаете, не молодею, — не унималась экономка.
— и с чего ради он бесстыдник? — елизавета позволяла марьафанасьевне ехидничать по поводу андрея по одной причине: она, пожалуй, только с ней могла о нём поговорить так откровенно, в то время как с его названной сестрой обходилась намёками: катенька не хотела слишком вмешиваться, а лизель не хотела заставлять её.
— а то я не помню, в каком виде он вас тогда домой привёз, елизаветсергевна! настоящий бесстыдник и есть, — в сознании елизаветы промелькнула мысль, что, вероятно, экономка окрестила андрея бесстыжим больше за то, что не довёл дело до конца, но спрашивать не стала, чтоб не услышать утвердительный ответ. не узнать, что она тогда, может, ещё большая бесстыдница — пожалуй, на сегодня этих разговоров хватит.

и ведь андрей-то, может, разлюбил её давно — так что же, она признала, что любил? похоже, лизель теперь и правда допускала эту мысль: если всё в прошлом, то нет разницы, было это вообще или нет. откуда у неё подобные упаднические настроения и чувства? даже не от того, пожалуй, будто бы в глубине души лизель была уверена, что её не за что любить: это же, в сущности, безосновательная мысль, от которой можно было от махнуться, но от реальности — куда сложнее, а в ней георгий же вот катю будто разлюбил.

но даже если так — что дальше, какое отношение это имело к ним с андреем. раньше елизавета непременно бы одёрнула себя, что «их с андреем» никаких нет и быть не может, но вот теперь ей что-то уже не очень нравилось так думать.

ужас — ужасный ужас и кошмар, но вот, как есть, так что она посмотрит, как всё будет. не станет спрашивать, конечно, взаимностью ответить ведь она по-прежнему не может.

но и в неведении остаться тоже: ей в самом деле было страшно любопытно — чего лизель, естественно, старалась не показывать, она ведь не какая-нибудь глупая девица из французского романа, хотя, возможно, и не против ей побыть. только такой, чтобы в конце всё у неё хорошо сложилось — она не против, ей совершенно не хотелось быть печальной и загадочной. в этом, бесспорно, есть своё очарование, но только если это ненадолго и в идеале — не особенно всерьёз.

да и георгий ведь, должно быть, не особенно серьезен с александрой, хоть и намеревался сделать предложение. сердцу-то не прикажешь, безусловно, но как раз сердце здесь, похоже, ни при чём: просто она вполне годилась ему в жёны и была, в общем, очень недурна собой. а кате лизель искренне сочувствовала: может быть, это всё совсем неудивительно, свадьба георгия была вопросом времени, но никому от этого не легче — и от того, что сама катя, вроде бы, всегда всё понимала, тоже. лизель совсем неловко было принимать её сочувствие: андрей-то никому не собирался делать предложение.

если бы да, он не послал бы ей цветы — теперь она в этом не сомневалась. и ей было приятно, что андрей начал читать книгу, а не забросил в пыльный угол.
— было бы интересно с вами обсудить потом, — не переспрашивать же каждый раз: да, лизель собиралась увидеться с ним где-нибудь ещё, он ведь потом снова уедет.

когда в саду он предложил поговорить, елизавета слабо улыбнулась, чуть сжала его пальцы и почти незаметно кивнула, а потом вдруг махнула рукой так, что веер соскользнул с руки и улетел куда-то в сторону.
— ох, надо же, какая я неловкая, — ненадолго встретившись взглядом с андреем, она улыбнулась немного увереннее: все это показалось ей забавным — и помогало справиться с волнением перед разговором: не хотелось всё снова испортить.
— андрей владимирович, вы не поможете мне найти веер? — вполне обычная причина отойти от остальных. веер она забросила несколько дальше, чем хотела, но так, вообще-то, ещё лучше.

— благодарю, а в этом… — она кивнула в сторону быстро удалявшейся компании, — я больше волновалась бы за александру, — по лицу лизель даже в этом слабом свете было понятно, что делать этого она, конечно же, не будет.

вот ещё.